Резаков промолчал. Он тоже подозревал, что они мечутся по кругу.

– Наверное, мы ошиблись тоннелем, надо было брать еще правее, – пролепетала Лека, которая теперь считала себя виноватой.

– Разумеется, ты ошиблась. Но ошиблась не в выборе туннеля. Тебе пришлось выбирать, кого спасать, сестру с мужем или своих товарищей. Мы сбились с кратчайшего пути и теперь можем опоздать их предупредить. Полиция нагрянет раньше нас.

– Ты несправедлив ко мне! – закричала Лека и остановилась. – Ты несправедлив! После всего, что я сделала для тебя!

На ее лице было написано такое неподдельное отчаяние, что Резаков невольно почувствовал укол в глубине души.

– Прости, я глуп. Нет смысла тебя упрекать. Трудно выжечь в себе прежнюю сущность. Видишь, я сам предал свои идеи, влюбился в тебя безумно, не устоял, плоть взыграла.

– Я виновата, виновата, прости, прости меня, – умоляла Лека со слезами.

Она понимала, что теперь не время выяснять отношения, надо бежать вперед. Но вдруг появилось ощущение, что судьба уже все за них решила. Это чувство поглотило душу и словно сковало. Лека застыла и не могла пошевелиться.

Резаков взял ее руку и провел по пальцам, как тогда, в «Трущобной кошке». Лека вздрогнула всем телом. Теперь он мог бы и не говорить ей ничего. Он знал, что она взойдет на костер ради него, ради их любви.

Они двинулись дальше. Снова пришлось прибегнуть к помощи спичек, которые стремительно таяли, сгорая в один миг. Какое-то время двигались молча, пробираясь на ощупь, приглядываясь и прислушиваясь. Оба они знали, что в пещерах и свет и звук распространяются не так, как на поверхности. В пещере нет эха, и звук просто вязнет.

– Что это? – Резаков внезапно остановился. Лека невольно налетела на него и тоже замерла. – Что это? Слышишь, глухой звук, точно гром. Или мне показалось?

Он приложил ухо к земле, и ему почудилось, что она содрогнулась.

– Взрыв! Склад или мастерская! Все пропало! Наверно, полиция напала на след.

Резаков в отчаянии схватился за голову и присел. Лека обняла его. Заранее было уговорено, что в случае провала склад и мастерскую уничтожать на месте, независимо от того, сколько там людей.

– Что нам теперь делать? – прошептала девушка. – Теперь надо искать другой, безопасный выход и спасаться самим.

– Да, разумеется. Туда мы теперь не пойдем. Надо пытаться найти иной выход. Попробуем выбраться и не попасться на глаза полиции. А там, помогай бог, уедем в Швейцарию по подложным паспортам.

После этих слов молодые люди снова двинулись на поиски выхода. Но пещера явно не желала так просто с ними расставаться. Они нарушили тишину и безлюдье подземного мира и должны были понести наказание. Лека уже совсем обессилела и упала на песок.

– Я больше не могу, у меня нет сил. Подземелье не выпустит нас. Я чувствую, что умру здесь.

– Глупости. Прекрати. Нельзя падать духом, мы обязательно выберемся.

Огюст попытался ее поднять, но тело девушки обмякло, она сползла с его рук. Нести ее у него не было сил. Оставить тут? Но есть опасность потерять ее. Не вернуться к этому месту.

– Иди. Я останусь. Иди же. Если найдешь выход, возвращайся.

Резаков все еще мучился сомнением.

– Я пойду прямо, никуда не сворачивая. Если мне не повезет, вернусь обратно. Ты за это время отдохнешь, и мы будем искать в другой стороне.

Он прикоснулся сухими губами к ее волосам и исчез. Лека замерла. Она старалась не думать о том, что Огюст может ее предать и бросит умирать в темноте под землей. Между тем Резаков полз вперед. Ход стремительно сужался. Песок скрипел на зубах, сыпался в волосы, за шиворот. Сбоку он обнаружил еще два поворота и попытался заметить основной путь, чтобы не сбиться. Он нарыл несколько песочных холмиков под ногами. Это отняло последние силы. Огюст повалился на землю и вдруг увидел едва различимый свет. Он не мог его видеть из-за нависающего свода пещеры. Огюст не стал подниматься на ноги, а пополз на животе и вскоре увидел отверстие, выход. Правда, невысокий, и непонятно было, куда он ведет.

Резаков с усилием поборол в себе желание выскочить тотчас же из мрачного подземелья. Он развернулся и быстро, как мог, двинулся в обратную дорогу. Когда он нашел Леку, она уже задремала или находилась в оцепенении. Он с трудом ее растолкал. Девушка не поверила, что он нашел выход, настолько мысль о неизбежной смерти в подземном мире сковала ее мозг. Резакову пришлось тащить ее на себе, пока проход не стал узким.

– Видишь? Если лечь на землю, то виден свет.

Трепещущие жалкие отблески света настолько приободрили Леку, что она воспряла духом, взяла себя в руки и устремилась вперед.

Пахнуло свежим воздухом, запахом реки, видимо, отверстие располагалось прямо на берегу.

– Только бы было невысоко, а то еще в реку угодим. Ты умеешь плавать? – засмеялся Огюст, предчувствуя скорое освобождение от мрачного плена. После пережитого под землей возможность упасть в реку с высокого берега не казалось уже страшной.

Они приподнялись на четвереньки, потом почти в полный рост. Оставалось сделать два десятка шагов навстречу свободе. Сверху посыпался песок, Лека непроизвольно его стряхнула и подняла голову.

Она уже довольно долго пробыла в пещерах, чтобы узнать их коварный и опасный нрав. Глянув наверх, она поняла, что в ее распоряжении осталась секунда. Она охнула и резко, что есть силы, толкнула возлюбленного, стоявшего к ней спиной и лицом к выходу.

Резаков кувырком выпал из пещеры и скатился по берегу. Вслед за ним с леденящим шуршащим звуком обрушился песчаный свод. Он подскочил на ноги и бросился обратно к пещере по обрывистому склону. Падая, разрывая руки в кровь о колючие кусты и острую траву, Огюст что есть силы устремился наверх к страшному отверстию. Когда он, тяжело дыша, приблизился к входу в пещеру, его ожидала чудовищная картина. Там, где только что стояла Леокадия, громоздилась огромная бесформенная рыхлая куча песка, из-под которой сиротливо выглядывали маленькие башмаки.

Наступившая зима выдалась холодной и снежной. Петербург замело, засыпало снегом. Белое покрывало скрыло привычную уличную грязь. Прохожие торопились скорей в тепло, подняв воротники шуб и кутая лица. Мороз кусал за нос и щеки. К Рождеству мороз усилился, что заставило Сердюкова бежать в гости почти бегом. Но это не спасло его уши и нос, которые стали красными, как у клоуна в цирке. Нынче Константин Митрофанович был приглашен в дом госпожи Липсиц. Там теперь проживали и Хорошевские. Похоронив младшую, сестры Манкевич решили жить под одной крышей. Так, как всегда мечтала Аделия. Они все еще носили траур по несчастной Леке и потому рождественские праздники отмечали тихо, по-семейному. Из гостей пригласили только Сердюкова.

Праздничный обед на этот раз по тем же причинам предполагался скромным, без излишеств. Сердюков с неподдельной радостью увидел, как ему навстречу, опираясь на палку, идет Андрей Викторович.